РОУЗ: Когда я была маленькой, я написала роман.

Роуз говорит с закрытыми глазами. Она утомлена, но пока что стоит рядом с одним из рабочих столов Дирка. Обе руки она положила за шасси его последнего проекта, Пилозуба 3.1. Энергия, бурлящая в его механическом сердце, согревает её ладони. Дирк фыркает, но добродушно. Обычно это самое близкое к смеху, что можно от него добиться.

ДИРК: Очередной детский фанфик про волшебников за авторством Лалонд, я так понимаю?

Он облокачивается на стол и смотрит на неё из-под своих тёмных очков. Тяжесть пристального взгляда Дирка невыносима. Роуз отворачивается.

РОУЗ: Гордость просвещённых.
ДИРК: А. Значит, тот самый фанфик.
РОУЗ: Да.
РОУЗ: Разумеется, он был совершенно не похож на отполированный шедевр, написанный моей взрослой версией из твоего мира.
РОУЗ: И эта сага длилась отнюдь не так много томов. Тринадцатилетняя Роуз смогла набросать только один, к моему глубокому стыду.
ДИРК: Стыд и позор.
РОУЗ: Я знаю.

Роуз отступает назад, проводя пальцами по линии заклёпок на груди Пилозуба 3.1. Её глаза снова закрыты, она останавливается перед окном. В свете заката позади неё она выглядит как тень, окружённая жёлтым сиянием, которое становится белым на кончиках её волос.

РОУЗ: Однако в защиту литературной чести Юной Роуз я должна сказать,
РОУЗ: Что, внимательно изучив все тома произведений Старшей, а затем вернувшись к моей юношеской писанине,..
РОУЗ: Я ощутила гораздо больше энергии и эмоций в одной потрёпанной тетради, чем в полном собрании серии бестселлеров.
РОУЗ: Она более искренняя. Выражает значительно больше душевности, чем, несомненно, моя юная версия умышленно вплетала в повествование.
РОУЗ: Она что-то значила.
ДИРК: Хмм.

Она оборачивается, чтобы посмотреть на него.

РОУЗ: Несмотря на очевидную любительскую природу этого литературного произведения ребёнка, я считаю, что это гораздо более сильная работа, укладывающаяся в одну книгу. Её значимость и символизм эффективно сжаты, а послание автора сияет более ярко, незамутнённое премудростями более опытного писателя.
РОУЗ: Но основа та же, что и в серии, которую ты читал. Сюжет крутится вокруг приключений двенадцати детей-волшебников.
РОУЗ: Они бунтуют против гордости просвещённых, добрых волшебников и становятся источником великого зла.
РОУЗ: Они не совершали чудовищные поступки умышленно, и изначально делать такие вещи не было в их природе. Их разлагает переизбыток знаний. Таких, которые никогда не были предназначены для разума смертных.
ДИРК: Ага, звучит достаточно близко к тому, как я помню эту историю.
РОУЗ: Это определённо была не самая ебанутая вещь, которую я когда-либо написала.
РОУЗ: Но она была наиболее... психологически крепкой? Определённо наиболее личной.
РОУЗ: Но мои личные взгляды на это были переданы через аллегории и эзотерический символизм.
РОУЗ: Я написала этот роман в состоянии, который точнее всего было бы описать как "горячечный бред", словно бы я черпала вдохновение за границами себя... пропускала историю через себя, вместо того чтобы писать её.
РОУЗ: Можно было бы даже назвать этот процесс...

Она взъерошивает свои волосы, взбивая их в ореол, который на мгновение повисает в воздухе, испуская золотые паутинки, рассыпающиеся в пыль. Теперь она едва заметно ухмыляется.

РОУЗ: ...просвещённым.
ДИРК: Отстойный каламбур.
РОУЗ: Да.
ДИРК: Кроме того, это звучит как противоположность тому, что происходило?
ДИРК: Больше похоже на то, что ты была заперта в чём-то вроде тяжёлого творческого состояния фуги, что заставляло тебя составлять диаграмму своего собственного психического портрета, используя метафоры, вращающиеся вокруг смертоносных всезнающих детей.
РОУЗ: Что же, можешь считать, что игривый каламбур отозван.
РОУЗ: Прошу прощения за то, что ущемляю твою харизму моим подорванным здоровьем и тем, как это сказалось на моём остроумии.
ДИРК: Благодарю. Мне было очень тяжело.
РОУЗ: Ты держался молодцом.
РОУЗ: Как бы то ни было, я хотела сказать, что я давно подозревала, что моя история была предварительным проявлением моих способностей Провидицы Света. Я заглянула за пределы своей вселенной в другую.
РОУЗ: Моя первоначальная гипотеза сводилась к тому, что дети представляют дюжину троллей, которые создали нашу вселенную.
РОУЗ: Но с течением лет я начала понимать, насколько гибким может быть любой очевидный нумерологически значимый факт.
РОУЗ: Даже можно сказать адаптивным. Адаптивным к изменяющимся обстоятельствам. Изменениям в сеттинге, ставках и составе групп.
ДИРК: Двенадцать. Ровно столько игроков прошло через дверь в конце нашей игры.
РОУЗ: Именно.
РОУЗ: Мои и твои друзья, а также Канайя, Каркат, Терези и Каллиопа.

Дирк прислоняется к стене рядом с Роуз, плечом к плечу. Она, судя по всему, находит некоторое успокоение в физической близости. Когда она прислоняется к нему (скорее всего, даже не задумываясь об этом, как думает Дирк, потому что никто из них не "делает" это специально), он не отодвигается. Если это она, то ничего страшного. Он не будет укорять её в этой маленькой слабости сейчас.

ДИРК: Ты описываешь это как факт нумерологически значимый.
ДИРК: Что свидетельствует о том, что ты подозреваешь, что эти корреляции не являются исключительно ниспосланными провидением. Словно какая-то часть тебя цепляется за веру в то, что определённые цифры являются совпадением. Что их значимость и повторение попахивает бредятиной.
РОУЗ: Разве они не попахивают бредятиной?
ДИРК: Они много чем попахивают, и многие другие вещи также попахивают бредятиной. Но сеть отношений невозможно отследить в точности, и их невозможно отобразить в отношении 1 к 1. Не ясно, какие именно вещи попахивают, точно также как не ясно, когда речь заходит о бредятине, не важно, идёт ли речь только о запашке или другой форме её проявления.

Роуз поднимает взгляд на Дирка со слабой улыбкой на лице, которую она унаследовала от него. Выражение её лица такое же пустое и загадочное, как у Моны Лизы.

РОУЗ: Возможно ли, что это от тебя несёт бредятиной, дорогой мой отец?
ДИРК: Неа, от меня несёт множеством похвальных качеств, а также глубоким пониманием.

Похоже, у неё нет ещё одной ответной колкости, но её взгляд задерживается. Она смотрит в его тёмные очки, словно уверена в том, что она сможет увидеть сквозь них. Дирк позволяет их взглядам встретиться.

ДИРК: Я просто хочу сказать, что всё это указывает на великий план. Бессмертный метатекстуальный аппарат, находящийся за пределами нашего понимания, который мы можем увидеть лишь мельком, когда, выражаясь фигурально, наши мозги вытекают через ноздри.
ДИРК: Что известно нам двоим.
РОУЗ: Что известно только нам двоим, судя по всему.
РОУЗ: Именно в этом и состоит мой вопрос.

Её взгляд поднимается к потолку.

РОУЗ: В моей истории все двенадцать учеников пали перед превратностями их собственных сил.
РОУЗ: Они были наполнены светом знания и один за другим стали его жертвами, сходя с ума или становясь злодеями, или, что случалось чаще всего, и то и другое разом.
РОУЗ: Если таков эффект, который оказывают необузданные силы на игроков, живущих в пост-каноническом состоянии победы, почему он не оказывает влияния ни на кого из наших друзей?
ДИРК: Что ж.
ДИРК: У меня есть пара теорий.

Она бросает на него взгляд. Таким взглядом иногда одаривает её Канайя.

РОУЗ: Только пара?
ДИРК: В смысле, некоторые из нас вообще перестали использовать наши способности. Нет особой необходимости в срочных возрождениях или сложных манипуляциях со временем на планете, которая не знала более серьёзных конфликтов, чем демонстрации, вызванные спортивным матчем или нехваткой мятых шляп.
ДИРК: Но даже без учёта того, насколько часто они использовались...
ДИРК: Некоторые способности по своей природе не допускают безграничного расширения разума носителя, как в нашем случае.
РОУЗ: Понятно.
РОУЗ: Значит, ты хочешь сказать, дело больше в аспекте, чем в вопросе того, продолжают ли использоваться способности или атрофируются.
ДИРК: Ага.
РОУЗ: В таком случае...

Роуз неожиданно колеблется.

РОУЗ: В таком случае, возможно, Терези была права.
РОУЗ: В том плане, что она решила уйти подальше от этого места.
РОУЗ: Может быть, я была глупа, воображая, что смогу устроиться здесь.

Она отталкивается от стены мучительным движением, словно тряпичная кукла, выкинув одну руку вперёд в тщетной попытке опереться обо что-нибудь. Она делает несколько шатких шагов вперёд.

Дирк не пытается помочь ей поймать равновесие. Любой другой мог бы испытать эмпатический рефлекс сделать это. Может быть, это что-то говорит о нём, раз у него этот рефлекс отсутствует. И, может быть, это что-то говорит о ней, раз Роуз предпочитает, чтобы так всё и было. Как бы она ни пыталась убедить себя в обратном, через брачный обет и периодические шутливые разговоры об удочерении с её женой, Роуз всё равно остаётся одиночкой. Она глубоко, с усилием вдыхает и крепко сжимает веки так крепко, что они начинают слезиться. Она сползает вниз по стене и садится на пол, чтобы сберечь силы. Она почти смогла взять себя в руки к тому моменту, когда открывает глаза. В её словах слышится горькая усмешка.

РОУЗ: Как... Как ты настолько хорошо справляешься с этим?
РОУЗ: Я предполагала, что это просто притворный Стоицизм Страйдера, но ты, судя по всему, переносишь это...
ДИРК: Стойко?
РОУЗ: Уфф.
ДИРК: Не буду врать, это определённо несколько сводит меня с ума.

Дирк встаёт над ней, поправляет свои волосы и скрещивает руки на груди. Он даже не пытается присоединиться к ней на полу. Он выглядит очень собранным. Он произносит "сводит с ума" с той же интонацией, с которой он мог бы пожелать "доброго утра". Трудно представить, что он относится к этому всерьёз.

ДИРК: Но у меня было больше практики с этим, чем у тебя. Я провёл большую часть моей жизни до игры, полностью контролируя всё моё грёбаное подсознание. На бумаге опыта у меня было в несколько раз больше, чем прожитых мной лет, чтобы поразмыслить об этих загадках.
ДИРК: Годы и годы, на протяжении которых я разгребал одну груду проблем за другой, и каждая была заполнена ответами, которые мне не нравились.
ДИРК: Если порезаться об острые края достаточное количество раз, ты перестаёшь удивляться такому количеству крови.
РОУЗ: Понятно.

Роуз обнимает свои предплечья, словно по мастерской гуляет зимний холодок. Она содрогается.

РОУЗ: Больше всего меня беспокоят не головные боли.
РОУЗ: Вообще-то, я не думаю, что они вызваны расширением моих способностей. Скорее, моим собственным сопротивлением этому.
РОУЗ: Иногда мне кажется, что я могла бы, если бы действительно захотела этого, просто сдаться.
РОУЗ: Это было бы так же просто, как открыть глаза.
РОУЗ: Это словно то ощущение, когда ты пробудился в достаточной степени, чтоб осознавать, что видишь сон, но всё ещё не до конца проснулся.
РОУЗ: Я застряла в пороговом пространстве между реальностью и грёзами, где, как раньше считалось, обитают демоны. Но единственная причина, по которой демон до сих пор продолжает давить на меня в том, что я отказываюсь прогнать его. Для этого всего-то нужно было бы посмотреть прямо на него.
РОУЗ: Я вынуждаю себя брести через мою жизнь в полудрёме. Все эти боль и горести могли бы исчезнуть, если бы я просто позволила себе проснуться.
ДИРК: Тогда почему ты не сделаешь это?
РОУЗ: Потому что я не уверена, что личность, которая откроет глаза, будет мной.

Её голос затерян в море, поглощён клубами тьмы, скрывающимися в её воображении.

В этот раз Дирк протягивает руку, чтобы помочь ей. Он встаёт на колени перед ней, поддевает её подбородок и поднимает её лицо до своего уровня. Потом умышленным движением он снимает свои тёмные очки.

ДИРК: Я полностью тебя понимаю.

Веки Роуз тяжело трепещут. Она холодно встречает интенсивность его обнаженного взгляда, словно не понимая, что он впервые в жизни позволяет ей увидеть его.

РОУЗ: Хм?
ДИРК: Я знаю, в большинстве случаев мои слова звучат довольно беспечно, но на самом деле я сам боюсь до усрачки за себя.
ДИРК: У меня всегда была эта жуткая способность прокладывать путь от А до Я, забив болт на все буквы между ними.
ДИРК: Я не уверен, что кому-либо должно быть позволено иметь столько предвидения. Особенно парню вроде меня.
РОУЗ: Пожалуй, больше всего меня расстраивает то, как это отдаляет меня ото всех, кого я знаю.
РОУЗ: Чем выше ты поднимаешься над доской, тем тяжелее тебе заботиться о фигурах на ней.
ДИРК: Верно говоришь. Из собственного опыта могу сказать, что дела обычно идут лучше всего, когда все эти фигуры делают ровно то, что я им говорю.
ДИРК: Так что я, скорее всего, не тот парень, который постоянно должен быть прав.

Роуз мягко усмехается. Она совсем не боится этой бездны, в которую она смотрит. Ей даже не приходит в голову мысль о том, чтобы отвести взгляд.

РОУЗ: В тебе на самом деле нет ни капли застенчивости, верно?
ДИРК: Я просто проводил много времени в своей собственной голове.
ДИРК: Может быть, абсолютный нарциссизм – неизбежный результат, когда ты сам – единственное, что ты вообще знаешь. Когда ты утопаешь в этом.
ДИРК: Я знаю, что у меня полно отстойных черт. Нет смысла изображать невинность, если это не так.
ДИРК: И да, возможно, я дерьмовый человек, но...
ДИРК: Как механик я просто охуенен.

Глаза Роуз теряют фокус, становятся почти зеркальными. Дирк видит своё отражение в её пустом взгляде.

РОУЗ: Все фигуры на своих местах.
РОУЗ: Все механизмы работают гладко.

Она говорит это глухим тоном. Это разоружающий голос кукловода, управляющего марионеткой. Её голова медленно падает на её плечо. Дирк подхватывает её, когда она проскальзывает в сон. Для неопытного уха трудно поймать ровно тот момент в их разговоре, когда слова, которые она произносит, перестали быть её и стали его словами. Или, может быть, это были её слова. Это вообще важно? Во многих вещах они, по сути, одна и та же личность, разве нет? Родственные души, связанные кровью и точкой зрения, кукловоды в своих играх, в которые, как им нравится думать, они играют.

Но ты уже знал это, верно?