РОУЗ: В обычной ситуации мы говорим об "узнать друг друга получше" как о чём-то положительном.
РОУЗ: Под "мы" я имела в виду людей. Сомневаюсь, что тролли относятся к этой концепции с той же широко распространённой предвзятой положительной оценкой.
РОУЗ: Чем больше мы узнаём друг о друге, тем больше разрушаются барьеры между нами, и тем ближе мы становимся.
РОУЗ: И с самого рождения эта идея заложена в той части разума каждого человека, которая абсолютно невосприимчива к угрозе безопасности или критике.
РОУЗ: Стать ближе, узнать друг друга – значит охватить нашу общую человечность. Понять, что значит быть уязвимым. Что значит осознавать, что близость подразумевается как форма неотъемлемого божественного права. И что подвергать это сомнению означает предаваться кризису, патологической изоляции, социологическому греху.
РОУЗ: Это означает отвергнуть саму человечность, разве нет?
ДИРК: Йоу, притормози на секунду. Ты отличную речь толкаешь, честное слово.
ДИРК: Мне нужно кое с чем разобраться...

Телефон Роуз звонит, и я знаю, что меня ожидает повтор на бис моего предыдущего тупикового разговора с Канайей, так что я блокирую её номер. Я хотел бы иметь возможность спокойно позаботиться о Роуз. Вполне радушно с моей стороны уделить больший процент моего внимания человеку, которого я на самом деле пригласил в гости. Надоедливая жена может немного подождать.

Роуз не разговаривает непосредственно со мной. Она была перемещена в другое место в мастерской, чуть более удобное, чем долбаный бетонный пол. У дальней стены стоит вполне нормальный диван, поставленный там для гостей, но до сих пор ни разу не использованный для этой цели. Я убрал запчасти и схемы, которые были навалены на него, и уложил Роуз в наклонном положении, в котором она пребывает на данный момент.

Её голова снова лежит на её руках, волосы спадают на плечи. Её лицо полностью скрыто от меня. Её тень потускнела в свете позади неё, приняв форму похожего на Роуз призрака. Я киваю ей, и она продолжает. Когда она говорит, кажется, что на самом деле говорит призрак.

РОУЗ: Но действительно ли это хорошая идея?
РОУЗ: Знать кого-то?
РОУЗ: Знать их вдоль и поперёк, настолько хорошо, что никаких секретов не остаётся?
РОУЗ: Если два человека знают друг друга настолько полно, что остаётся от индивидуальности?
ДИРК: Если уж мы движемся в этом направлении, почему бы нам не начать с самого начала и не дать определение "индивидуальности".
РОУЗ: О господи боже.

Я кладу ладонь на подбородок и делаю вид, что глубоко задумался о вопросах философии. Она тяжело сглатывает, демонстрируя мрачное понимание того, что я на самом деле стал пиздец как серьёзен относительно этого. В буквальном смысле любая интеллектуальная каша может излиться из моего рта в любую секунду, и она не подготовлена к этому. Насколько она может судить, я сейчас начну цитировать Кьеркегора.

РОУЗ: Пожалуйста, не начинай цитировать Кьеркегора.
ДИРК: Ты ведь никогда даже не читала Кьеркегора, верно?
РОУЗ: А ты, что ли, читал?
ДИРК: Эй, в том месте, где я вырос, Википедия – почитаемый литературный ресурс. Так что если я скажу, что прошерстил страницы про него вдоль и поперёк, то уж поверь мне. Я сказал это не в качестве кульминации шутки или вроде того.
ДИРК: Я действительно очень, очень начитанный чувак.
РОУЗ: Но в том месте, где ты вырос, было только два живых человека.
РОУЗ: Кто именно был академическим знатоком твоей эпохи, определяющим, какие ресурсы стоит считать почитаемыми?
ДИРК: Им был я, разумеется.
РОУЗ: Ладно.
ДИРК: Полагаю, ты собираешься сказать мне, что ты так же не прочитала достаточно статей на Википедии по всякой научной ботве, чтобы считать себя элитным академиком по стандартам 25-го столетия?
РОУЗ: Нет, пожалуй, что прочитала.
РОУЗ: По этим критериям я была бы одной из наиболее образованных личностей.
РОУЗ: Критериям, как я полагаю, в буквальном смысле установленным одиноким зацикленном на себе подростком с единственной целью почувствовать себя умным.
ДИРК: Совершенно верно.
РОУЗ: Просто поразительно, если задуматься об этом. То, что...
ДИРК: Что?
РОУЗ: Что, судя по всему, в любую отдельно взятую эпоху стандарт глубины интеллектуального мастерства обратно пропорционален глубине океана.
РОУЗ: Это заставляет задуматься.
ДИРК: Неужели?
РОУЗ: Нет.
ДИРК: Тем не менее, очень интересное наблюдение.
ДИРК: Учитывая, что мы чётко определились с фактом того, что мы оба полностью прочитали статью на Википедии про самосознание и, типа, возможно даже не один раз.
ДИРК: Давай устроим совершенно любительскую дискуссию о философии. Начнём с классики.
РОУЗ: Эм.
ДИРК: Давай начну я.
ДИРК: "Бог мёртв".
РОУЗ: Неплохо.
РОУЗ: Но будь осторожнее с тем, где ты это говоришь. Это может задеть чьи-нибудь чувства.
ДИРК: Я не полный идиот. Я всегда держу моё мощное риторическое оружие чистой логики в кобуре и на предохранителе.
ДИРК: Твоя очередь.
РОУЗ: "Я мыслю, следовательно, я существую".
ДИРК: Годно.
ДИРК: Но зацени вот это.
ДИРК: "Диалектика Гегеля об истории".
РОУЗ: Ни хера себе.
РОУЗ: Не уверена, что смогу продолжать в том же темпе.
РОУЗ: Как насчёт,
РОУЗ: "Субъективность истины".
ДИРК: Неверно, но сгодится.
ДИРК: Вот тебе для разнообразия.
ДИРК: "Экзистенциальная феноменология позднего 19-го века полагает, что свободная воля существует".
РОУЗ: Не думаю, что я сделала закладку на этой странице.
РОУЗ: Не могу поддержать тебя здесь.
ДИРК: Но что, если свободной воли нет.
РОУЗ: Ты не оформил это как цитату.
РОУЗ: Это избитая отсылка, или ты сейчас просто болтаешь?
ДИРК: Просто болтаю.
РОУЗ: Понятно.
РОУЗ: Задаёшь тяжёлые вопросы.
РОУЗ: Самое время хоть кому-то набраться смелости сделать это.
ДИРК: Ага, меня всегда недооценивали за мою брутальную интеллектуальную честность. Веришь ли, даже когда я жил один посреди океана.
РОУЗ: Мне кажется, свободная воля существует, да.
ДИРК: Ты уверена в этом?
РОУЗ: ...
ДИРК: Разве мы не провели целый день за чувственной тусовкой на тему того, как никто из нас не попал сюда случайно?
ДИРК: Наши жизни были распланированы до мелочей, начиная с нашего клоно-рождения и до этого самого момента в пост-каноне, в который мы болтаем о той самой свободной воле, которой у нас, возможно, даже нет.
ДИРК: Тебе не кажется, что всё это даже слишком аккуратно складывается?
РОУЗ: Это теперь на самом деле просто беседа между двумя упоротыми людьми.
РОУЗ: В плохом смысле, потому что оба участника даже ничем не упоролись.
ДИРК: Серьёзно, Роуз. Ты считаешь, что у тебя есть свободная воля?
РОУЗ: Я...
ДИРК: Встань.

Она пытается подняться, но повествовательно я пока что не позволил этого. Даже её руки не двигаются. Она напрягается, потом снова расслабляется на диване, бросив попытку. Она списывает это на истощение, на всеобъемлющее ощущение слабости, вызванное её недугом. Разумеется, она была ослаблена своим недугом, и потому ничего не подозревает.

ДИРК: Неважно.
ДИРК: Тебе не стоит слишком много двигаться в твоём состоянии, помнишь?
ДИРК: Я подсяду.

Я сажусь рядом с ней и небрежно скрещиваю ноги. Всё это проделано одним гладким движением таким образом, который подчёркивает переход между мыслями, что я пытаюсь донести, словно волшебник, который просит добровольца подержать его платок, пока он спокойно продолжает вводить публику в заблуждение вербально. Всё проделано настолько искусно, что она даже не замечает, насколько близко от неё я сел. По правде говоря, я и сам этого не замечаю, пока не заканчиваю. Я продолжаю говорить, и она продолжает увлечённо слушать. Но даже я не могу не задаваться вопросом о том, к чему я всё это веду.

ДИРК: Рассуждая логически, индивидуальность – это коллекция процессов и свойств, взаимосвязей между материей и опытом, собранных вместе.
ДИРК: Твой опыт и твои процессы больше не хотят быть вместе.

Проходит мгновение, и она молчит, возможно, размышляя, что я только что сказал. Потом я вспоминаю, что повествовательно не позволил ей дать ответ. Я забываюсь, словно дурак. Отвлекаюсь, удивлённый результатом моих собственных действий. Я принимаю решение сосредоточиться, сохранять контроль. Я позволяю ей говорить.

РОУЗ: Я не понимаю.
ДИРК: На самом деле понимаешь.
ДИРК: Мы уже говорили об этом, но использовали другие концепции.
ДИРК: Твоё Абсолютное Я, которое открывается, когда исчезают перегородки разума, и весь потенциал того, кто ты есть, и кем могла бы быть, сливается воедино.
ДИРК: Это опыты и процессы, которые отказываются оставаться вместе, чего твоё тело больше не может выдержать. Сам этот распад – это распад твоего разума.
ДИРК: Потому что ты не так сильна, как я. Пока что.
ДИРК: Но ты можешь стать такой.
ДИРК: Я работаю над этим.
ДИРК: Но пока что я сосредоточен на стабилизации тебя с помощью моего собственного расширяющегося сознания.
ДИРК: Сейчас оно окутывает тебя таким образом, которого ты не можешь видеть. Удерживает твои мысли на месте, твою личность, привязанной к твоей физической форме, пока она с трудом пытается не развалиться.
ДИРК: Ты не видишь того, о чём я говорю. Но я могу помочь тебе.
ДИРК: Я могу помочь тебе увидеть то, что вижу я, пусть и ненадолго.
ДИРК: Всё, что тебе нужно сделать, это открыть свои глаза.
ДИРК: Может быть, то, что ты увидишь, поможет тебе пройти через это.
ДИРК: Ты хотела бы этого?
ДИРК: ...Роуз?

Её глаза закрыты, её сосредоточенный вид красноречиво говорит о той мигрени, с которой она, должно быть, прямо сейчас борется. На её лбу выступили маленькие капельки пота. Она не отвечает. И не потому, что я этого не позволяю.

ДИРК: Роуз, прекрати корчить из себя ёбаную мученицу и открой глаза.

Роуз открывает глаза. Не её физические глаза. Она легко открывает другие, внутренние, смотрящие совершенно в другое поле восприятия. Они видят то, что я хочу, чтобы она увидела. То, что безмолвно желает быть увиденным. Она перестаёт обращать внимание на мой голос, который начинает смешиваться с этими словами.

Я подаю ей руку. Мою физическую руку. Не открывая свои физические глаза, она поднимает свою ладонь с коленей и вкладывает её в мою. Я накрываю её ладонь второй и жду, пока она медленно движется за пределы мучений своего раскалывающегося разума. Мои слова одновременно кажутся ей её собственными сокровенными мыслями и моим отдалённым голос в комнате.

ДИРК: Открой свои глаза шире.
ДИРК: Что ты видишь?

Мы больше не в моей мастерской. Физически – да, мы всё ещё тут. Но на более высоком текстуальном плане мы оторвались от этого, от самой Земли C. Роуз судорожно вздыхает и проводит невидимой парой рук, данных ей её новым видением, по всей ткани повествования, и начинает разглаживать складки.

РОУЗ: Я вижу... Джона.
ДИРК: Он делает именно то, что ты сказала ему сделать, как полагается хорошему мальчику.
РОУЗ: ...
ДИРК: К чему расстраиваться? Ты знала, что всё должно было произойти именно так.
РОУЗ: Он мог сделать другой выбор.
ДИРК: Где бы мы оказались в этом случае?
РОУЗ: Кто знает.
ДИРК: Нет, это был не риторический вопрос.
ДИРК: Если бы Джон мог сделать другой выбор, то ты должна быть в состоянии увидеть его.
ДИРК: Если это может случиться, то это было написано. И если это было написано, ты можешь прочитать это прямо сейчас.
РОУЗ: Я... не знаю, хочу ли я это видеть.
ДИРК: Если свободной воли нет, то и сожалений нет.
ДИРК: Приглядись внимательнее.

Она приглядывается внимательнее.

Я не буду описывать, что она видит. Во-первых, это было бы спойлером. Разве что вы уже знаете, и в этом случае, пожалуй, происходящее здесь можно рассматривать как нечто более близкое к скрытой иронии. Но если вы действительно хотите сами увидеть это, остановитесь прямо сейчас, вернитесь к началу и начните оттуда. Я подожду тут, пока вы не вернётесь. Поверьте мне, никто никуда не денется.

ДИРК: Итак, что думаешь?
РОУЗ: Трудно сказать.
РОУЗ: Пожалуй, есть отрицательные и положительные моменты. Не могу сказать, что эта опция была бы лучше или хуже того, что мы испытываем прямо сейчас.
РОУЗ: Каким бы образом ни разворачивалась наша судьба, всегда слишком много... чего-то.
РОУЗ: Слишком много крови, слишком много сахара.
РОУЗ: Я почти не могу ничего разглядеть через них.
РОУЗ: Словно наша реальность экстра-канона, наше окружение, наши действия и их последствия...
РОУЗ: Они все потеряли способность смешивать ингредиенты компетентным образом.
РОУЗ: Ты понимаешь, что я имею в виду?
ДИРК: Да.
РОУЗ: Словно в тот момент, когда мы вошли в состояние победы, всё начало медленно сгущаться.
РОУЗ: И когда Джон принял своё решение, это ускорило процесс. Сгущение усилилось, вызвав появление чего-то вроде гротескных концептуальных комков.
РОУЗ: Концентрируя основные свойства потребления в невыносимые дозы.
РОУЗ: Словно добираешься до дна стакана сладкого напитка, и всё, что в нём остаётся – это сироп.

Вокруг неё снова сгущается тьма. Призрак, которого она проецировала позади себя, затухает, и она начинает испускать свет и тени во все стороны. Её физические глаза теперь открыты и ярко сияют. Это поразительное зрелище. Она прекрасна, вообще-то – прозрачная и взъерошенная, и наполненная бесконечным светом метадуховного любопытства.

Но при всём этом бурлящем мистицизме её сверхъестественного перерождения, я чувствую, что впервые вижу её той, кем она всегда была для меня. Она моя дочь в каждом смысле этого слова. Моя ровня, моё отражение.

Раньше было странно задумываться об этом. Технический факт, который я мог бы принять как генетическую реальность, но ничего такого, что могло бы пронзить меня до глубины души. Но в это мгновение мне это вовсе не кажется странным. Неожиданно, это начинает казаться правильным. И я знаю, что она наверняка чувствует то же самое. Не может быть, чтобы она этого не чувствовала. Всё, что ей нужно, это толчок в правильном направлении.

Мы семья. Нам суждено быть вместе. И спустя годы микроконтроля противоречивых и сбитых с толку желаний клинических дебилов, разве не было бы облегчением иметь кого-то рядом, кто понял бы меня?

ДИРК: Ты почти достигла этого.
ДИРК: Все твои глаза открыты, Роуз.
ДИРК: Теперь всё, что тебе нужно сделать – это шагнуть с обрыва.
ДИРК: Падение будет долгим. Но я поймаю тебя.
РОУЗ: Но что, если человек, которого ты поймаешь...
РОУЗ: Будет уже не мной?
ДИРК: Кому не похуй. Она будет лучше.

И вот оно, прямо сейчас – мгновение, когда она освобождается. Она отделяется от скрипящих, прогибающихся частей своего физического разума, и её сознание растворяется в более обширном пространстве, сфере, которой моими словами и убеждениями дана структура и порядок. Она позволила барьерам между нами пасть, дала возможность нам узнать друг друга ближе к идеалу. Как она говорила ранее, сопротивляться этому, ставить под сомнение каким-либо образом, означало бы предаваться кризису, патологической изоляции, социологическому греху. Разве не было бы это отвержением самой человечности?

И в то же время ирония в том, что отвержение человечности – именно то, что мы, в каком-то смысле, только что сделали. И, на мой взгляд – скатертью ей дорога.

Её тело теперь должно быть мертво. Но я удерживаю его целым, пока я не смогу реализовать более постоянное решение, которое я придумал. Всему своё время. А сейчас, что ещё остаётся, кроме как наслаждаться мгновением? Ценить её последние минуты существования как существа из плоти и крови? Она поворачивается, и свет, льющийся из её глаз, ослепляет. Он немного тускнеет, когда она опускает веки. Она смотрит на меня с почти невыносимо ярким обожанием. Таким, на которое тяжело смотреть прямо, но и взгляд отвести невозможно. Словно смотришь на Зелёное Солнце. Разумеется, всё именно так, потому что так я это описываю. Правда принадлежит мне. И к этому мгновению она тоже.

РОУЗ: Теперь я вижу.
РОУЗ: Ты прав.
ДИРК: Я когда-нибудь не был прав?
РОУЗ: Ты...

Между её бровей появляется морщинка. Она быстро пропадает. Она что-то бормочет про себя, умолкает.

РОУЗ: Сколько... сейчас времени?..

Я делаю шаг вперёд и удерживаю её, крепко, но нежно положив ладонь на её щёку. Это всё, что ей нужно: стабильная опора.

ДИРК: Роуз, время вообще существует?

Она уже знает ответ.