Всё начинается с трещины. Всё остальное поднимается из неё, словно пар: дрожащая ниточка, прорезающая пространство шероховатыми линиями, рассекающая пустоту на бритвенно-острые осколки разлагающихся лептонов и кварков, лопающихся, словно сырые яйца в микроволновке. Оно распадается на субатомном уровне, снизу вверх, изнутри наружу. При взгляде сверху оно похоже на эпицентр шторма — чёрная дыра, настолько сверхмассивная, что она простирается на всю длину вечности. Оно превращает бесконечность в нечто тонкое и хрупкое, словно целлофан; обрывки его измерений, обрывок бумаги, зажатый с обеих сторон, дыра, пробитая в нём.

В центре этой дыры можно услышать, как рвутся её края. Пандемониум, связь времён прогибается посередине, и два конца сталкиваются друг с другом. Вокруг дыры – кричащие призраки. Они царапают умирающие границы своих снов в отчаянии, не жалея ногтей. Они бьются вместе, словно ветер, волоча изувеченные полоски их гипотетического будущего вместе с ними. Это многофрактальный неоновый циклон первичного окончания. Бурлящая мешанина гиперфинальной, катастрофически конечной, всеподавляюще вечной двойной смерти. Крики искажаются и резко угасают по мере того, как они приближаются к полости.

В самом центре это искажение превращается в жуткую музыку. Именно там заканчивается какофония — грохот, крики, чавканье, звуки элементарных частиц, разрываемых, словно полоски сыра, пропущенные через мясорубку и выброшенные в на удивление мелодичное мусорное ведро. Всё возвращается к той же тонической доминанте, с той же частотой и тоном, выравнивая непокорные складки и острые углы, пока несогласованность не становится утончённой. Субгармоническая симфония, которую можно услышать только костями. В самом центре события — оглушительная тишина. Тишина, состоящая из всех мучений, которые может удержать безграничная вечность, сливающихся в единое целое, пока призма не обратится в обсидиан. Она слишком обширна, чтобы её можно было осознать, слишком черна, чтобы видеть её, не закрывая глаза. Бегство за закрытые веки лишь поиск утешения в знакомой темноте. Это отречение абсолютного суженного сознания, настолько чуждого, что оно угрожает вырвать человечность прямо через твои глазницы.

Это конец всего. Это конец Пространства Парадоксов. Ты…

> Проснуться.

Твоё имя Джон Эгберт, и ты только что видел ужасный, невероятно претенциозный кошмар. Ты вскакиваешь с кровати мокрый от пота, твоё сердце гудит, словно пожарная тревога. Всё именно так, как ты опасался.

Тебе опять снилось аниме. И ты понятия не имеешь, что это может означать.

> Выглянуть из окна, чтобы удостовериться в том, что миру не наступает конец.

Солнце пробивается через твоё окно мягкими жёлтыми полосками. Единственное, что ты слышишь на многие мили вокруг это ветер, проносящийся через пустоты трубных домов твоих соседей. Это обычный день в деревне саламандр, которую ты называешь Деревней Саламандр, потому что долбаные саламандры, судя по всему, так и не удосужились придумать деревне название. Абсолютно ничего примечательно никогда не происходило здесь за всю историю планеты. Ты бы знал, потому что ты её создал.

Твой телефон, лежащий рядом с твоей подушкой, вибрирует. Роуз звонит. Экран твоего телефона гласит, что сейчас 9:30 утра, 13 апреля, и что пришло сорок шесть текстовых сообщений, которые твоя подруга оставила, пока ты спал. Это как-то слишком, даже для неё.

> Ответить на звонок.

РОУЗ: С каких пор ты начал пользоваться своим телефоном?
ДЖОН: с... я не знаю. неужели действительно прошло так много времени с тех пор, как я звонил в последний раз?
РОУЗ: Я не могу вспомнить, когда был последний раз.
ДЖОН: я тоже. короче, как дела?
РОУЗ: Во-первых, с днём рождения.
ДЖОН: а, да. спасибо.
ДЖОН: бля, я забыл.
РОУЗ: Правильно ли я полагаю, что это тринадцатое апреля будет таким же непримечательным, как и прошлое?
ДЖОН: да, я не хочу ничего устраивать в этом году. я надеюсь, ты не против.
РОУЗ: Конечно же, я не против. Это твой день рождения, в конце концов.
ДЖОН: роуз...
РОУЗ: Да?

Ты подходишь к окну и наблюдаешь за тем, как саламандры начинают свой день. По всему району маленькие папы-саламандры надевают свои маленькие мятые шляпы, подбирают свои маленькие чемоданчики и целуют на прощание свои маленькие семьи. Ты никогда не понимал, как именно они делают свой вклад в глобальную экономику. Но ты находишь довольно милым то, как они любят играть в провинциальных бизнесменов.

Тишина в телефонном разговоре становится неудобной. Ты достаточно долго тянул время. Ты решаешься просто взять и сказать это.

ДЖОН: мои сны в последнее время опять были в аниме.
ДЖОН: я понятия не имею, что это может означать.
РОУЗ: Понятно.
ДЖОН: это ужасно, каждый раз.
ДЖОН: и я имею в виду, не потому, что аниме это плохо или типа того. дело не в этом.
ДЖОН: каждый раз, когда я вижу эти сны, всё распадается.
ДЖОН: миллионы людей кричат и умирают.
ДЖОН: в смысле, умирают навсегда. не теми дурацкими смертями, которыми мы умирали за эти годы.

В паре участков от тебя саламандра выдувает изумительный пузырь слюны. Определённо заслуживает того, чтобы занести в историю. Ты взглядом следишь за его извилистым путешествием по небу, собираясь с мыслями.

ДЖОН: как ты думаешь, что всё это значит?
РОУЗ: Как я думаю, что 'что' значит?
ДЖОН: как ты думаешь, что значит то, что мои сны были в аниме?
РОУЗ: Я не имею ни малейшего представления о том, что может означать то, что твои сны были в аниме, Джон.
РОУЗ: Честно говоря, я...

Ты ждёшь, когда Роуз закончит мысль. Она не заканчивает, что тревожит тебя, потому что за десять лет знакомства с ней ты не помнишь, чтобы Роуз когда-либо оставляла мысль незавершённой. Пожалуй, не исключено, что это могло произойти в один из тех раз, когда она умирала. Но ты в этом сильно сомневаешься.

ДЖОН: роуз... с тобой всё в порядке?
РОУЗ: Не совсем.
ДЖОН: что случилось?
РОУЗ: Мне кажется, мой недуг ухудшился в последнее время.
ДЖОН: недуг?
РОУЗ: Именно поэтому, наверно, моё сообщение прозвучало как срочное.
ДЖОН: ты оставила мне 46 сообщений.
РОУЗ: Да. Все они срочные.
ДЖОН: оу.
РОУЗ: Я не думаю, что смогу долго продолжать тянуть, прежде чем скажу тебе.
РОУЗ: Я держалась столько, сколько могла. Я решила, что твой день рождения ничуть не хуже любого другого дня, чтобы дать тебе знать.
ДЖОН: дать мне знать что?
РОУЗ: Они доползли до меня за последние несколько лет.
РОУЗ: Достаточно медленно, чтобы можно было игнорировать их, пока это происходило, но я больше не могу.
РОУЗ: В последнее время видения были подавляюще тяжёлыми.
ДЖОН: видения??
РОУЗ: Джон, в последнее время я испытываю ужасные головные боли. И разговор по телефону их не облегчает.
РОУЗ: Ты не против долететь до моего дома, чтобы мы могли продолжить беседу лично?
ДЖОН: а, да. ты хочешь сказать...
ДЖОН: сейчас?
РОУЗ: Да, сейчас самое подходящее время.
РОУЗ: Я достаточно долго откладывала это.

Ты отодвигаешь телефон от уха и делаешь выражение лица, которое не использовал уже много лет. Это лицо человека, у которого на самом деле есть дело. Держа телефон прямо перед лицом, ты произносишь в микрофон.

ДЖОН: хорошо, я скоро приду. пока, роуз.

Когда ты вешаешь трубку, тебя охватывает знакомое ощущение. Ощущение... того, что ты стоишь? Стоишь один. В своей спальне. Молодой человек. В свой день рождения. Ты готов поклясться, что уже испытывал его раньше. Словно бы...

Вот молодой человек в своей комнате. Так уж вышло, что сегодня, 13 апреля, у него день рождения. И хотя родился он двадцать три года назад, и десять лет назад он получил имя, у тебя складывается ощущение, что только сегодня он начнёт понимать, что всё это означает.

Этот молодой человек ТЫ, Джон Эгберт.

Что ты будешь делать?